Тата размышляет: Небесный купол голубой,
Звезда во тьме зажглась.
Да здравствуют: наш честный бой
И звёзды между глаз,
( осторожно, жесткач:) ) Вслед предыдущему посту обсуждали моё отношение к врагам и мои понятия о том, как можно и как нельзя с ними обращаться. Сразу предупреждаю, что у Германа всё складывалось не так, как у меня.
( из прошлых разговоров ) ============================
Всё вышепроцитированное, а также нижеизложенное, призвано иллюстрировать моё объяснение того странного факта, что я то выступаю за ценность и необходимость агрессии как эмоции, то возмущаюсь по поводу
мимоходом убитых кошек кровищи в чужих текстах, то сама сочиняю мюраль со свежими могилками, то неистово защищаю право альтерритов на жизнь.
( тщательно утопленные следователи на заре вхождения в альтерру и мои признания, что мы специально искали такое место, где враги всегда неправы и поэтому с ними можно делать что угодно ) ===============================
Резюмирую, как у меня менялось отношение к врагам в альтерре:
Я считала, что в игре, которая осознаётся как игра, хоть шутливая, хоть драматическая – можно всё, можно отыгрывать убийство и вообще всё что хочется / всё что нужно. Потому что, с одной стороны, оно такое же "ненастоящее" в плане непоправимости (травматичности) последствий, как твоё собственное игровое страдание или смерть. А с другой стороны, потому что оно настоящее в смысле важности переживаний и ценности опыта погружения во взаимодействие. При этом я всегда исходила из того, что игры допустимы только с добровольцами.
При переходе от Пограничья к альтерре я стала относиться к тем, кто меня окружал, как к существам в первой реальности. И взаимодействовать по своим тогдашним понятиям: хороших и слабых защищать, для этого с плохими драться – если по-другому не выходит, то до смерти.
Потом я поняла, что плохих не бывает, бывают такие, с которыми ничего ты лично не можешь сделать, кроме как убить.
Потом я поняла, что если есть возможность разбираться (время, силы, доступ к инфе), то очень мало таких, с кем ничего нельзя сделать, кроме как убить. Но есть такие, кто не желает вступать в такие отношения, которые я считаю лучшими для них – и с этим надо считаться.
Что касается чужих героев: там где я видела сразу по форме, что это игра (юмор, баловство, абсурд), так и относилась – автор имеет право развлекаться с собой как хочет, никто не пострадает; а где воспринимала чью-то художественную историю как часть реальности – переживала так же, как когда это происходит в первой реальности (с той оговоркой, что где ощущала бòльшую власть автора как демиурга над ситуацией, там предъявляла ему претензии). Очень поздно поняла, что многое только с моей точки зрения является второй реальностью, а для автора это игра с самим собой (а значит – все добровольцы и никто не умирает).