О мусорных вёдрах и пахнущих пóтом подмышках. Разница между воображаемым и настоящим

[alterristika]

В обсуждении постинга "Творчество и растворчество: головокружительные результаты наиприятнейшего развирта", в ветке, начинающейся темой "Простое и понятное вступление к трактату", мы высказали весьма важный, с нашей точки зрения, тезис – а именно, что в аспекте рассказов об общении с мирами второй реальности наиболее значимую роль для слушательского восприятия играет отнюдь не сюжет, а способность рассказчика увидеть – а стало быть, и передать слушателю – то, что мир, с которым он общается, живой и настоящий. Мы писали:

"На самом деле – всем интересно прикосновение к ЖИВОМУ. Потому что ЖИВОЕ = НАСТОЯЩЕЕ. Потому что НАСТОЯЩЕЕ – это интересно всегда: ведь любое настоящее – это то, что актуально не только для того, кто нечто про это настоящее рассказывает, но и для того, кто слушает."

Этот тезис вызвал у читателей ряд возражений. Наиболее ярким, характерным и посему наиболее интересным для рассмотрения было следующее:

"Вот-вот, вонючие носки, стоящие в углу комнаты и ведро, которое неделю не выносили – они тоже НАСТОЯЩИЕ. А ведро так и заживет вот-вот своей жизнью. Разумной, возможно. Создаст внутри себя альтерру :0))).
Но – кому интересно творчество про ведро и про носки???"

Поставленный таким образом вопрос позволяет максимально адекватно осмыслить исключительно важную тему – а именно, что такое, собственно, это НАСТОЯЩЕЕ, о котором идёт речь, чем оно отличается от ненастоящего – суррогатного, поддельного, вымышленного – а также что можно подразумевать под словами "интересно / неинтересно".


Итак, приступим.


Для начала нам представляется осмысленным сделать некоторый экскурс в историю восприятия сабжа. В центре нашего повествования окажется маленькая Кира – существо несколько постарше, чем Чоррный Атас Мироздания, который мы вам не так давно показывали, однако достаточно юное, чтобы переживание вышеозначенных тем было бы для него в новинку.


Преамбула состоит в том, что Кира всё детство устойчиво страдала запорами (о, презренная, грубая, неинтересная проза бытия!:)) и при этом обожала читать – а посему проводила долгие часы своей юной жизни в туалете за чтением нарезанных для низменного употребления газет. Поскольку взрослые не озабочивали себя подготовкой туалетного чтения для ребёнка, то Кире приходилось сперва складывать паззлы, стремясь собрать наиболее захватывающие статьи целиком, без лакун, а уж зато потом можно было всласть предаваться чтению.

Самая интересная газета была, конечно же, "Литературка" – потому что в ней встречались большие критические статьи с пересказом книжных сюжетов (статьи про леденящие кровь преступления в какой-нибудь "Вечёрке" тоже бывали ничего, однако пересказы литературных произведений были как-то поразнообразнее и, как ни странно, пореалистичнее). Во всём этом материале Кира находила море пищи не только для эмоций, но и для серьёзных размышлений.

Наверное, Кире было лет восемь-девять (безусловно, это было после первого класса, но уж точно ещё до четвёртого), когда она повстречалась со статьёй, которая произвела на неё совершенно особое впечатление. Разумеется, никаких вводных данных теперь не вспомнить – но статья эта касалась преподавания литературы в школе, в старших классах, и была весьма критической по форме и по содержанию.

Автор с возмущением писал, что те произведения, которые полагаются по программе, детям не понять – причём не понять не в каком-нибудь там высоком-идеологическом смысле, а просто не понять за счёт недостатка жизненного опыта, потому что реалии, представляемые чисто умозрительно, несут совершенно иную смысловую нагрузку, чем те же самые реалии, пережитые в действительности.

Автор приводил в пример описание любовных сцен из "Тихого Дона" (М.Шолохов) – цитируя некоторые фразы-образы, повторяющиеся в этой книге неоднократно: "Аксиньины пальцы пахнут парным коровьим молоком; когда поворачивает Григорий голову, носом втыкаясь Аксинье в подмышку, – хмелем невыбродившим бьет в ноздри острый сладковатый бабий пот…" <…> "Аксинья, уткнувшись лицом ему под мышку, дышала таким родным, пьянящим запахом его пота…" –

и объяснял, что вот, например, смысла этих образов подростку понять совершенно невозможно – потому что подросток, заведомо не имеющий соответствующего опыта любовных отношений, расшифровать адекватно эти образы не может. Речь здесь не только о и не столько о сексе как таковом – речь об опыте встреч и расставаний, опыте построения жизни своими руками – со всеми удачами и неудачами, опыте человеческой близости и так далее.

Автор статьи сформулировал свою мысль приблизительно так:

"В результате читающий эту книгу школьник получит заведомо неадекватное представление о происходящем – потому что воображаемая подмышка пахнет только пóтом, а настоящая, реальная подмышка пахнет и пóтом, и любовью, и благополучием…"

Сказать, что маленькая Кира была озадачена – это не сказать ничего. Маленькая Кира была потрясена возникшим между нею и автором когнитивным диссонансом буквально до костей мозга. Как это – воображаемая подмышка пахнет пóтом, а реальная – любовью и благополучием?! Может быть, автор нечто перепутал в этой фразе?! Ведь совершенно очевидно, что пот – это реально, он имеет ощутимые физические свойства, а любовь и благополучие – это нечто из области ощущений, мыслей, того же самого воображения… Короче говоря, маленькая Кира явила собою блестящее подтверждение мысли автора статьи – но этого никто не узнал, потому что вопрос о реальных и воображаемых подмышках Кира в дальнейшем решала абсолютно самостоятельно, ни с кем не советуясь. Осознавалась сия гносеологическая проблема немало лет – и таки в полной мере осозналась в достаточно раннем возрасте, когда было ещё не поздно устанавливать ключевые мировоззренческие ориентиры.

Так вот, дорогие читатели, безвестный ныне автор оказался абсолютно прав. Таки воображаемая подмышка пахнет исключительно пóтом – а вот реальная очень даже может пахнуть любовью и благополучием, хотя может, конечно, пахнуть отчаянием и недоверием, да и много чем ещё.

Объяснение сего парадокса весьма простое. То, с чем мы соприкасаемся в реальности (внимание: НЕ ТОЛЬКО В ПЕРВОЙ, НО И ВО ВТОРОЙ!), то есть НАСТОЯЩЕЕ – оно никогда не "подвешено в воздухе", не изолировано от всего остального. Реальность отличается глубиной и надёжностью взаимосвязей, континуальностью, в которой всё растёт, сплетаясь и проникая друг в друга – и потому запах реальной подмышки не может быть "оторван" от контекста – от контекста соприкосновения с этой подмышкой и её, ткскть, законным обладателем, от общего контекста отношений с означенным существом и от конкретного контекста описываемой встречи, от памяти обо всём предыдущем, из чего данная встреча вырастает – и от представлений о будущем… Поэтому реальная подмышка несёт для восприятия море информации – чего никоим образом не происходит с подмышкой воображаемой. Воображаемая подмышка является плодом чистого умствования, голого моделирования – примерно как то самое мусорное ведро (вкупе со стоящими в углу носками) из приведённого в начале примера: это – объект, созданный не замутнённой никаким контактом с низменной реальностью мыслью одинокого и даже, ткскть, некоторым образом в своём одиночестве законченно-совершенного, прекрасного как приснопоминаемая круглая лошадь в вакууме, идеального философа.

Вследствие всего вышеизложенного встреча с реальной, НАСТОЯЩЕЙ подмышкой очень даже МОЖЕТ БЫТЬ ИНТЕРЕСНОЙ – встреча же с подмышкой воображаемой по умолчанию ИНТЕРЕСНОЙ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ. Чтобы сделать её хоть сколько-нибудь интересной, требуются всевозможные дополнительные прибамбасы – начиная от лихо закрученного сюжета и кончая мягкой эротикой, переходящей в грубое порно.


ВНИМАНИЕ: в данном случае речь в равной степени идёт и о встрече в первой реальности – и о встрече во второй.


Посчитав тему потной подмышки полностью раскрытой, обратимся к не менее волнующей теме мусорного ведра.


Начнём, как говорится, с самого-рассамого начала. Что такое, собственно говоря, мусор как таковой, мусор вообще?

Вполне очевидно, что понятие "мусор" есть понятие сугубо функциональное. Как известно, никакого метафизического "мусора" не существует – существуют вещи, находящиеся не на своих местах, а также вещи сломанные; кроме того, к категории "мусор" обычно относятся не пригодные к использованию в конкретном хозяйстве отходы производства, а также пищевые отходы. Совокупность вышеперечисленных предметов и называется в просторечии "мусором".

Заметим в скобках, что при надлежащем, подлинно хозяйском, подходе – к которому, правда, мало кто способен, и внедрение которого лишь отчасти удаётся цивилизованным государствам – оная именуемая "мусором" совокупность должна быть разобрана на части, и каждая часть использована там, где она является не "мусором", а насущно необходимым элементом. Причисление к категории "мусора" пищевых отходов для любого работающего с сельским хозяйством вообще представляется абсурдом – очевидно, что пищевые отходы являются нормальной пищей для растений и даже для некоторых животных. К примеру, конкретно нам как домо- и землевладельцам, а также огородникам и садоводам, в высшей степени ясна простая истина – "мусора не существует, существуют нерадивые и невнимательные хозяева".

Ту же самую гносеологическую линию имеет прямой смысл продолжить и применительно к основной теме разговора. Сколь интересным представляется мусорное ведро или мусорная куча неленивому и заинтересованному в успешности настоящему хозяину (хозяину-просто, а также хозяину в возвышенном смысле – хозяину жизни, хозяину своей судьбы…) – столь же интересным может представиться мусорное ведро с его реальной историей любому, кто хочет вникнуть в подлинную материю ситуации, начиная от милицейского работника, безо всяких комплексов и с большим вниманием изучающего содержимое мусорного ведра как полноценный информационный ресурс, и вплоть до поэта-мистика-гадальщика, способного по тому же самому содержимому прочесть не только прошлое, но и уходящие в дальнюю даль линии судеб жильцов квартиры.


Блестящую иллюстрацию на эту тему представляет нам горячо обожаемый писатель Сергей Довлатов (не путать с не менее обожаемым философом-юмористом-богословом ЖЖ-юзером davlatov!) – лаконично излагая следующий эпизод:


"Выносил я как-то мусорный бак. Замерз. Опрокинул его метра за три до помойки. Минут через пятнадцать к нам явился дворник. Устроил скандал.

Выяснилось, что он по мусору легко устанавливает жильца и номер квартиры.

В любой работе есть место творчеству."

(с) отсюда


Мы можем только подписаться под этими словами: в любом деле есть место творчеству – если есть место восприятию жизни. Жизни, а не своих солипсических выдумок. (О чём мы, собственно, не так давно писали в эссе в творчестве и о творцах.) Воспринимая жизнь, а не свои выдумки, мы никогда не соскучимся – нам всегда будет ИНТЕРЕСНО. Именно потому, что в жизни нет пустых мест, потому что все линии растут друг из друга – и любое прикосновение к ней порождает бесчисленное количество вопросов, ответы на которые приводят ко встречам с живыми лицами. А общаться с живыми лицами ИНТЕРЕСНО ВСЕГДА.

Что означает, собственно, само понятие "интересно"? – оно означает "мне есть что делать с этим", оно означает "моё соприкосновение с этим даёт мне некую перспективу", оно означает "я получаю отсюда знание, которого у меня не было", оно означает, наконец, "мне приятно соприкасаться с этим снова и снова". Конечно, интересы бывают очень и очень разные – но если иметь в виду такие интересы, которые ведут к развитию, то есть к расширению возможностей существа, а не к их сужению, то интересы в отношении общения живых и личных существ с живыми и личными существами предоставляют в смысле развития максимум возможностей.


А теперь вернёмся к вопросу о восприятии миров второй реальности и о способности поделиться прикосновением к мирам второй реальности с кем-то другим.


Как мы уже писали в сообществе "Лабиринт судеб", при общении с мирами второй реальности используется два метода, два вектора виртуальной деятельности – моделирование и погружение. Моделирование как таковое подразумевает создание некоторой схемы – и, как следствие, функциональную механистичность либо "одноразовость" модели, у которой заведомо не предполагается никакой собственной жизни и воли помимо жизни и воли ее создателя; погружение же подразумевает появление в поле зрения наблюдателя некоторого объекта, имеющего свою собственную жизнь, и продолжение этой жизни в дальнейшем по большому счету независимо от наблюдателя – даже если он приложил руку к созданию объекта.

Говоря о моделировании, мы подчеркиваем аспект произвольности при установлении тех или иных условий (типа: "хочу, чтобы…" или "предположим, что…"), говоря же о погружении – аспект строгой констатации фактов, поступающих "извне" – из внешнего мира, из ноосферы, из глубин собственного подсознания, находящегося в контакте со второй реальностью или не находящегося – короче, из той самой "реальности, данной нам в ощущениях" (типа: "вижу / слышу, что…").

Моделирование помогает нам как можно более точно сформулировать запрос о том, что мы надеемся / рассчитываем увидеть/услышать – погружение же приносит нам результат как таковой. А уж поделиться с другими тем, что мы из контакта со второй реальностью вынесли – это дело всего нашего аппарата восприятия и переработки информации.


Какое отношение вся эта сложная философия имеет к практическому общению с мирами и к рассказам об этом общении? – да самое прямое.


Когда мы хотим увидеть/ почувствовать/ воспринять мир второй реальности какой он есть, то есть – прикоснуться к нему ЖИВОМУ и НАСТОЯЩЕМУ – то моделирование только помогает нам более точно определиться, на что нам следует обратить внимание при погружении. При этом мы должны быть предельно объективны и не должны давать воли своим хотениям и предпочтениям – то есть наши хотения и предпочтения должны занимать ровно столько же места, сколько и в первой реальности, а никак не наоборот.

Пока мы решаем, входить ли нам в некую квартиру мира второй реальности или же нет – довлеет, конечно, наша воля, однако даже моделируя, что мы можем там увидеть, мы уже должны ориентироваться отнюдь не на неё. Если мы хотим увидеть то, что есть, если мы хотим иметь общение с подлинной реальностью – мы должны отрешиться от своих предпочтений. Мы должны спокойно быть готовыми к тому, что мы увидим прекрасный свежий цветок в вазе – или же, наоборот, неделю не вынесенное мусорное ведро, набор эльфийских украшений на журнальном столике – или же вонючие носки, пригорюнившиеся в углу. И мы должны исходить из того, что и то и другое будет нам РАВНО ИНТЕРЕСНО – потому что и то и другое, как уже говорилось, ведёт реальными тропками к общению с живыми лицами, с ДРУГИМИ.

Способность увидеть эти стёжки-дорожки, способность воспринять открывающееся внутреннему взору как оно есть, без ориентации на хотения – эта же самая способность и позволяет передать слушателю то ощущение жизни, полноты бытия, свободного дыхания, которое зажигает и в слушателе интерес и внимание – и желание снова и снова прикоснуться к миру, о котором ему рассказывают.

Когда же мы начинаем бояться безмятежно глядящих нам вслед (или весело подмигивающих нам навстречу) мусорных вёдер и уныло стоящих (или жизнерадостно подпрыгивающих) в углу носков, когда мы зажмуриваемся и, сморщив нос, отводим в сторону взгляд, чтоб ненароком не увидеть какающую принцессу, да и вообще во всех случаях, когда мы топаем ножкой и кричим, что нам неинтересно то и это – наши шансы обрести / сохранить контакт со второй реальностью стремительно движутся к нулю. Вообще говоря, и первая-то реальность такого к себе отношения не терпит! – однако шансов закуклиться в себе и утратить контакт с первой реальностью всё-таки несравненно меньше, чем закуклиться и утратить контакт со второй. Вторая реальность доверчива и деликатна, и любое "я не хочу видеть и слышать того, что мне не нравится, пусть всё будет так, как я скажу!" – заставляет её потесниться, стушеваться, сдуться и растаять вовсе, оставляя не пожелавшего её видеть наедине с его выдумками – красивыми, гладкими, однозначными и зубодробительно скучными. Действительно НЕИНТЕРЕСНЫМИ для того, кому о них рассказывают – потому что сделать ни ими, ни с ними ничего невозможно, за исключением одного-единственного: можно сделать по ним вывод относительно их создателя. Это, конечно, тоже в своём роде интересно – но тут уже опять-таки интересен собсно живой человек, а вовсе не его выдумки.